мать Мария Скобцова

31 марта 1945 года, накануне Пасхи, в фашистском концлагере погибла монахиня Мария (Скобцова). 1 мая 2004 года Константинопольская Православная Церковь причислила к лику святых русскую монахиню Марию (Скобцову).

(på svenska / по шведски)
(in English / по английски)
 

«На Страшном Суде меня не спросят, успешно ли я занималась аскетическими упражнениями
и сколько я положила земных и поясных поклонов,
а спросят:
накормила ли я голодного, одела ли голого, посетила ли больного и заключенного в тюрьме»

(мать Мария).

Первые друзья

Елизавета Пиленко — таково девичье имя матери Марии (Скобцовой) — родилась 8 (20) декабря 1891года в Риге. Ее детские годы прошли в Анапе, куда после смерти деда переехала семья. В 1906 году после внезапной смерти отца семья переезжает в Петербург, где было много родных и друзей.

Одной такой дружбой Лиза гордилась долгие годы. Ей было лет пять, когда Константин Петрович Победоносцев — обер-прокурор Священного Синода — впервые увидел ее у бабушки, которая жила напротив его квартиры и с которой у них была старинная дружба. Победоносцев очень любил детей и умел, как редко кто из взрослых, понимать их. Даже, когда Лиза бывала в Анапе, ей приходили письма от старшего друга. Пока она была маленькой, письма были попроще, со временем переписка становилась серьезней и нравоучительней. В одном из писем К.П. Победоносцев писал: «Слыхал я, что ты хорошо учишься, но, друг мой, не это главное, а главное — сохранить душу высокую и чистую, способную понять все прекрасное». «Я помню, — вспоминает мать Мария — что в минуты всяческих детских неприятностей и огорчений я садилась писать Константину Петровичу, что мои письма к нему были самым искренним изложением моей детской философии… Помню, как взрослые удивлялись: зачем нужна Победоносцеву эта переписка с маленькой девочкой? У меня на это был точный ответ: потому что мы друзья».1899 г. Лиза с братом на празднике Дружба эта продолжалась лет семь. Но наступили трудные годы для России, вначале Японская война, потом события 1905 года, студенчески волнения. «В моей душе началась большая борьба. С одной стороны, отец, защищающий всю эту революционно настроенную и казавшуюся мне симпатичною молодежь, с другой стороны, в заповедном столе письма Победоносцева». И Лиза решилась: выяснить все у самого Победоносцева. Не без волнения она пришла к нему и задала один единственный вопрос — «Что есть истина?». Он, старый друг, понял, какие сомнения мучают ее и что делается в ее душе.
«Милый мой друг Лизанька! Истина в любви, конечно. Но многие думают, что истина в любви к дальнему. Любовь к дальнему — не любовь. Если бы каждый любил своего ближнего, настоящего ближнего, находящегося действительно около него, то любовь к дальнему не была бы нужна. Так и в делах: дальние и большие дела — не дела вовсе. И настоящие дела — ближние, малые, незаметные. Подвиг всегда незаметен. Подвиг не в позе, а в самопожертвовании, в скромности…», — таков был ответ Победоносцева. Но в тот момент он не удовлетворил её мятущуюся душу, многолетней дружбе пришел конец. И все же семя упало на добрую почву и дало плод, который взошел и вырос.
В Петербурге, как и во многих крупных городах России в то время зарождалось движение, которое позднее было названо Русским религиозным и интеллектуальным возрождением. Юная, прогрессивно мыслящая интеллигентка явно стремится к поискам абсолюта. В поисках себя, она начинает писать стихи и часто посещает модные салоны. В пятнадцать лет Лиза знакомится с поэтом-символистом Александром Блоком, который посвятил ей стихотворение «Когда вы стоите на моем пути…». В восемнадцать лет она выходит замуж за Дмитрия Кузьмина-Караваева, молодого юриста, который вводит ее в литературные круги. Однако, вскоре Лиза начинает понимать суетность дискуссий, которые ведутся на этих встречах.
В начале 1913 года Елизавета и Дмитрий расходятся. Богемные литературные собрания отходят на второй план, молодая женщина продолжает свой путь в поисках веры. По благословению правящего митрополита Петербургского она, — первая женщина, — посещает богословские курсы при Духовной академии, по окончании которых успешно сдает экзамены.

Градоначальница

Когда разразилась революция, Лиза примкнула к партии социал-революционеров. Идеалистические взгляды эсеров, пытавшихся соединить западную демократию с русским народничеством, в тот момент были ближе всего ее настроениям. В 1918году, в разгар гражданской войны, Лиза живет со своей матерью и дочерью Гаяной Кузьминой-Караваевой в Анапе. Как всегда, она находится в центре политических событий. В городе возникает неразбериха с властью, а жизненные проблемы остаются, поэтому, когда начинаются выборы в городскую думу, Лиза принимает в них горячее участие, и ее выбирают членом муниципального совета — ответственной за образование и медицину. Вскоре обстоятельства складываются так, что она становится городским головой. Теперь ей приходится искать выход из самых невероятных ситуаций, которые возникают в связи с трудностями гражданской войны и постоянной сменой власти. Так, при красных она, отстаивая порядок в городе, бесстрашно противостояла матросам-красноармейцам, спасая культурные ценности города. Когда же город захватили белогвардейцы, ее арестовали, обвинив в сотрудничестве с местными советами. Дело было передано в военный трибунал. К счастью, все обошлось двумя неделями домашнего ареста. На благополучный исход судебного дела во многом повлиял Даниил Ермолаевич Скобцов, видный деятель кубанского казачьего движения. Вскоре после суда Елизавета Юрьевна стала его женой.

Эмиграция

Красные активно занимали южные территории России, белое движение приходило к концу, делались еще некоторые попытки удержать Юг. Д.Е. Скобцов, продолжавший активную политическую деятельность, как член кубанского правительства, настоял на эвакуации семьи. Елизавета, ожидающая ребенка, ее мать С.Б. Пиленко и дочь Гаяна отплыли из Новороссийска по направлению к Грузии. Путешествие протекало в самых тягостных условиях. К счастью, сын Юра благополучно родился уже в Тифлисе.
Через некоторое время, продолжая трудный путь бегства, семья перебралась в Константинополь, где они воссоединились с Д.Е.Скобцовым, а затем в Сербию, где в 1922 году родилась дочь Анастасия. Дети были крещены в один день. Следуя за волной русских беженцев, в 1923 году они перебрались в Париж, ставший столицей русской эмиграциии.
Во Франции Скобцовы узнали горькую участь изгнанников, крайнюю нужду, неопределенность положения. Даниил Ермолаевич становится шофером такси. Елизавета Юрьевна, не гнушается никакой работой, найденной по объявлению в «Последних новостях»: «Чищу, мою, дезинфицирую стены, тюфяки, полы, вывожу тараканов и других паразитов, ходила по эмигрантским квартирам, выводила поколения клопов, уверяя, что это творческий подвиг», — рассказывает она.
Тогда же молодая женщина сближается с Русским студенческим христианским движением, участвует в собраниях молодежи, где много и ярко рассказывает о недавно пережитых в России грандиозных событиях, и благодаря своему юмору и дару общения, быстро находит всеобщее признание.
В 1926 году она посещает богословские курсы на Сергиевском подворье в Париже, где близко знакомится с выдающимися богословами своего времени. Ее многое связывает с Н.А.Бердяевым, Г.П.Федотовым, К.В.Мочульским и И.И.Фондаминским. К этому времени относится ее духовное сближение с о.Сергием Булгаковым, вскоре она становится его духовной дочерью.
С 1930 она — разъездной секретарь РСХД. Ей доверена работа по оказанию духовной и социальной помощи русским эмигрантам, таким же как она и ее семья, рассеянным по всей Франции. Во время своих поездок по Франции она видит русских страдающих хроническими заболеваниями, туберкулезных, спившихся, сбившихся с пути. Она посещает дома умалишенных и находит там русских, которые, не зная французского языка, не могут объясниться с врачами. Она понимает все отчетливее, что ее призвание не в чтении блестящих докладов, а в том, чтобы выслушать, утешить, оказать конкретную помощь. В этом ее диаконическое служение. После ее выступлений люди спешат поговорить с ней наедине. Случалось, что перед комнатой, где она вела разговоры, собиралась очередь, как перед исповедью. Но главное, к чему она стремится — это отдать все свои дарования Богу и людям.
Так приходит решение посвятить себя Богу через монашество. Ее желание наталкивается на многочисленные препятствия. Для многих православных прошлое Елизаветы Юрьевны, ее политические убеждения, и, особенно, два ее неудавшихся замужества, несовместимы с вхождением в монашескую жизнь. Другие, как Н.А.Бердяев, опасались, что монашеское облачение будет скорее препятствием для осуществления ее собственного призвания. Но митрополит Евлогий (Георгиевский), глава православных русских приходов в Западной Европе, благосклонно принял желание Елизаветы. Он находит и каноническое разрешение: номоканон, признавая и применяя 22-ю и 17-ю новеллы императора Юстиниана допускает развод, если один из супругов жаждет вступить в монашескую жизнь. Чин пострига произошел 16 марта 1932 года на Сергиевском подворье в Париже, митрополит Евлогий напутствовал ее: «Нарекаю тебя в честь Марии Египетской: как та ушла в пустыню к диким зверям, так и тебя посылаю я в мир к людям, часто злым и грубым, в пустыню человеческих сердец».

Икона прп. Марии Египетской, написанная матерью Марией перед постригом

с отцом Сергием Булгаковым

Монашество в миру

Лето после пострига мать Мария проводит в разъездах по православным женским монастырям в независимой в то время Прибалтике. Она возвращается из этого путешествия, убежденная в несоответствии традиционных форм монашества современной исторической ситуации. Ей они кажутся устаревшими, более того, зараженными духом «буржуазности» — антиподом истинного монашеского призвания.
Слова евангельской притчи о Срашном Суде мать Мария принимает буквально: «Пустите за ваши стены беспризорных воришек, разбейте ваш прекрасный уставной уклад вихрями внешней жизни, унизьтесь, опустошитесь, умалитесь, — и как бы вы не умалялись, как бы ни опустошались, — разве это может сравниться с умалением, с самоуничижением Христа. Примите обет нестяжания во всей его опустошающей суровости, сожгите всякий уют, даже монастырский, сожгите ваше сердце так, чтобы оно отказалось от уюта, тогда скажите: «Готово мое сердце, готово».

Дом, открытый для всех

Начало 30-х годов ознаменовалось во Франции суровым экономическим кризисом. Безработица среди русских эмигрантов приняла размеры настоящего бедствия. Мать Мария решила открыть дом, где будет принят как брат и сестра всякий, кем бы он ни был, пока остается еще хоть немного места. Денег на это начинание у нее не было, но беспредельная вера в помощь Божию окрыляла ее. Благодаря поддержке англиканских друзей, она сняла дом на Вилла де Сакс в Париже. Но очень быстро в нем становиться слишком тесно, и она перебирается в большой полуразрушенный дом на улице Лурмель в XV округе Парижа.
Энергичная монахиня с широкой улыбкой, несколько небрежно одетая в подрясник со следами краски, готовая прийти на помощь любому, кто ее позовет, она быстро становится известной. Среди насельников Лурмель две-три монахини; повар — мастер на все руки; несколько семей, не имеющие средств к существованию; душевнобольные, которых когда-то выручила мать Мария из психиатрических лечебниц. Здесь же находят приют и утешение безработные, правонарушители, бездомные, молодые женщины легкого поведения, наркоманы.
Вместе с матерью Марией, разделяя все тяготы повседневных забот, трудятся члены ее семейства: мама — Софья Борисовна, сын Юрий и дочь Гаяна; они помогают ей и в столовой и в церкви, которая была переделана из старого гаража. Церковь была украшена иконам, написанными и вышитыми самой матерью Марией, она прекрасно владела искусством древнего лицевого шитья. В церкви на Лурмель богослужения и требы совершались назначенным приходским священником, это были последовательно сменявшие друг друга отцы: Евфимий (Вендт), Лев Жилле, Киприан (Керн) и Дмитрий Клепинин.
Мать Мария с большой любовью расписала часовню, но в службах участвовала не регулярно. Безмерное количество неотложных дел отвлекало ее. Она сама закупала продукты, для чего отправлялась на рассвете пешком с большим мешком на спине и неизменной тележкой через весь Париж на центральный рынок (Чрево Парижа). Продавцы, знавшие эту странную монахиню, отдавали ей по низким ценам, а зачастую и бесплатно, остатки некоторых не распроданных и скоропортящихся продуктов. Случалось, она всю ночь проводила вокруг центрального рынка, переходя из одного кафе в другое, где, облокотившись о стойку, дремали бродяги. Она быстро распознавала русских, говорила с ними, приглашала их «на Лурмель» чтобы попытаться разрешить их трудности.
Среди всех своих забот мать Мария находит время писать статьи на волнующие ее темы, она опять начала сочинять стихи, и, по примеру героев Достоевского, любит пообсуждать богословские и философские проблемы, часто до глубокой ночи. Религиозно-философская академия, основанная Н.А.Бердяевым, собирается в столовой ее дома на Лурмель, и мать Мария выступает с докладами и принимает самое горячее участие в дискуссиях.
Вспоминает близкий друг матери Марии К.В. Мочульский: «Мать все умеет делать: столярничать, плотничать, малярничать, шить, вышивать, вязать, рисовать, писать иконы, мыть полы, стучать на машинке, стряпать обед, набивать тюфяки, доить коров, полоть огород. Она любит физический труд и презирает белоручек. Еще одна черта: она не признает законов природы, не понимает, что такое холод, по суткам может не есть, не спать, отрицает болезнь и усталость, любит опасность, не знает страха и ненавидит всяческий комфорт — материальный и духовный».
В 1935 году, при активной поддержке друзей-единомышленников, она основывает объединение «Православное дело». Почетным председателем объединения становится митрополит Евлогий. «Православное дело» разворачивает обширную социальную деятельность: создает два общежития для бедных; дом для выздоравливающих туберкулезных больных в Нуази-ле-Гран; на улице Лурмель открывает приходскую школу, курсы псаломщиков, а также миссионерские и лекторские курсы; издает одноименный журнал.

Сопротивление

Вторая мировая война в Европе разразилась в 1939, после поражения 1940 года наступила немецкая оккупация. Тяжелые времена, наступивший голод — не застали мать Марию врасплох. С практической хваткой, в которой сказывается опыт прошлого, она не только организует запасы питания, но и устанавливает контакт с мэрией ХV округа, которая берет под свое покровительство дом на улице Лурмель, объявляя его муниципальной столовой, выдает матери Марии продуктовые карточки и сами продукты.
Вскоре начинаются гонения на евреев. Мать Мария ни секунды не сомневается в том, как надо действовать. Она давно предчувствовала опасность гитлеровской идеологии. Теперь она делится с Мочульским: «Нет еврейского вопроса, есть христианский вопрос. Неужели вам непонятно, что борьба идет против христианства?… Теперь наступило время исповедничества».
Дом на Лурмель быстро становиться известен как убежище. Там скрывают тех, кому угрожает опасность, для них получают поддельные документы, их переводят в «свободную зону». Мать Мария тесно связана с Сопротивлением. Друзья «Православного дела» составляют список заключенных русских и евреев и организуют пересылку писем и посылок. Отец Дмитрий выдает свидетельства о крещении тем, кто просит. Тем временем ужасы немецкой оккупации продолжаются: в ночь с 4 на 5 июля 1942 года арестованы 13 тысяч евреев и доставлены на зимний велодром, в двух шагах от Лурмель. Мать Мария проникает туда и проводит три дня, утешая подругу-еврейку и помогая добровольцам Красного Креста оказывать помощь больным. В этих невероятных условиях она бесстрашно спасает троих детей, пряча их в ящике для мусора.
8 февраля 1943 гестапо совершило налет на Лурмель и арестовало Юру Скобцова (сына матери Марии, который несмотря на свои 20 лет также активно участвовал в Сопротивлении), отца Дмитрия Клепинина и еще нескольких человек. Матери Марии, которой в то время не было в Париже, дали знать, что ее сын будет освобожден, если она сама явится в гестапо. Когда она пришла туда, ее тотчас арестовали, никого не освободив. По рассказам С.Б. Пиленко, гестаповец Гофман крикнул ей: «Вы дурно воспитали Вашу дочь, она только жидам помогает!», на что Софья Борисовна ответила: «Это неправда, моя дочь настоящая христианка, и для нее нет «ни эллина, ни иудея», а есть человек. Она туберкулезным и сумасшедшим и всяким несчастным помогала. Если бы и Вам грозила беда, то и Вам помогла бы». Мать Мария улыбнулась и сказала: «Пожалуй, помогла бы».
После длительных допросов вся группа была доставлена в форт Романвиль, затем в этапный лагерь Компьен, где мать Мария смогла последний раз увидеть своего сына. Сохранились воспоминания ее соузницы И.Н.Вебстер, невольной свидетельницы этой встречи: «Наутро, часов в пять, я вышла из своей конюшни и, проходя коридором, окна которого выходили на восток, вдруг застыла на месте в неописуемом восхищении от того что увидела. Светало, с востока падал какой-то золотистый свет на окно, в раме которого стояла мать Мария. Вся в черном, монашеском, лицо ее светилось, и выражение на лице такое, какого не опишешь, не все люди даже раз в жизни преображаются так. Снаружи под окном, стоял юноша, тонкий, высокий, с золотыми волосами и прекрасным чистым прозрачным лицом. На фоне восходящего солнца и матъ, и сын были окружены золотыми лучами… Ни мать, ни сын не знали, что это их последняя встреча в этом мире». Из Компьена мужчин отправили в Бухенвальд, а мать Марию в женский лагерь Равенсбрюк.
8 февраля 1944, в концлагере Дора скончался отец Дмитрий. Что стало с Юрой Скобцовым, неизвестно, по всей вероятности, он погиб в газовой камере.
О поведении матери Марии в заключении сохранилось множество свидетельств соузниц, среди которых наиболее яркое принадлежит племяннице Шарля де Голля, Женевьеве де Голль-Антоньоз: «На своем тюфяке она устраивала настоящие кружки, где рассказывала о русской революции, о коммунизме, о своем политическом и социальном опыте и иногда, более глубоко – о своем религиозном опыте. Мать Мария читала отрывки из Евангелия и Посланий по ‘Настольной книге христианина’, которая уцелела у одной из соузниц во время обыска. Она толковала прочитанное в нескольких словах. Подле нее мы молились и порой пели тихим голосом. Мать Мария часто посещала блок русских девушек «солдаток», которые принимали ее с любовью. Она с восхищением рассказывала нам о их мужестве. Быть может, в этих юных лицах она находила лицо своей дочери Гаяны, которая вышла замуж за советского студента и умерла в России».
Одаренная исключительной жизнестойкостью и непоколебимой верой, Мать Мария обладала многими качествами, помогающими выжить даже в ужасных условиях концлагеря. «Всякий в блоке ее хорошо знал, — вспоминает одна из ее приятельниц Жаклин Пейри, — она хорошо ладила и с молодежью и с пожилыми, с людьми разных политических взлядов и с людьми совершенно различных верований. Она нам расказывала про свой общественный опыт во Франции. Мы ее расспрашивали об истории России, о ее будущем… Эти дискуссии являлись для нас выходом из нашего ада. Они помогали нам восстанавливать утраченные душевные силы, они вновь зажигали в нас пламя мысли, едва тлевшее под тяжким гнетом ужаса».Аллегорическое изображение высадки Союзников. Вышивка матери Марии, лагерь Ревенсбрюк
Наступает весна 1945 года. Эти последние месяцы перед освобождением были очень мучительны. Мать Мария просит одну из соузниц, Е.А.Новикову, запомнить и передать свое последнее послание митрополиту Евлогию и отцу Сергию Булгакову: «Мое состояние сейчас – это то, что у меня полная покорность к страданию, и это то, что должно быть со мною, и что если я умру, в этом я вижу благословение свыше».
Она, столько раз утешавшая других, теперь умолкает. Трудно сказать что-то определенное о кончине матери Марии. Разделенная со своими товарищами по заключению, она была переведена в Югендлагерь и стала жертвой последнего отбора. 30 марта, в Великую Пятницу, мать Мария была отобрана комендантом Шварцгубером «налево» — в группу смертников, среди тех, кто не мог уже передвигаться. По другим свидетельствам, она сама вступила в группу отобранных, и тем самым добровольно пошла на мученичество.
Мать Мария погибает 31 марта 1945 года. Предчувствуя это, она еще в 1938 году пишет:
«От хвороста тянет дымок,
Огонь показался у ног
И громче напев погребальный.
И мгла не мертва, не пуста,
И в ней начертанье креста —
Конец мой, конец огнепальный!»
***
Митрополит Антоний Сурожский в своем Слове о матери Марии сказал: «мать Мария, подобно древнему, многострадальному Иову, не поддалась соблазну «приписать безумие Богу». Она прожила в разрывающих душу и плоть противоречиях сострадания и ответственного несения своего христианского имени: любовью Любви ради, в умирании ради Жизни, в отдаче своей жизни ради правды Царствия Божия. Ее образ будет становиться светлей и светлей, ее духовное значение будет для нас все возрастать по мере того, как и мы начнем понимать последний смысл Любви воплощенной и распятой».
Автор выражает глубочайшую признательность Елене Аржаковской-Клепининой и Татьяне Викторовой, бескорыстно предоставивших материалы, без которых написание этой статьи было бы невозможно.
Иллюстрации к статье взяты с сайта, посвященного матери Марии

За други своя…

Не секрет, что личность матери Марии (Скобцовой) вызывает серьезные дискуссии. В частности, вполне обоснованной критике подвергаются ее публицистические высказывания о монашестве, весьма спорными являются ее богословские мнения. Как в связи с этим относиться к ее канонизации Вселенским Патриархатом?
За комментарием мы обратились к ректору ПСТГУ члену Синодальной комиссии по канонизации святых протоиерею Владимиру ВОРОБЬЕВУ.
– Святые, канонизированные в одной Поместной Православной Церкви, являются святыми всей Церкви. Поэтому пока у нас есть единство с Вселенским Патриархатом, пока между нашими Церквами есть евхаристическое общение, святые, канонизированные Вселенским Патриархатом, являются и нашими святыми. Пока святой не канонизирован, могли быть сомнения, но после канонизации сомнения должны быть отложены в сторону. Когда какого-то человека хотят рукоположить во священника или в епископа, мы тоже можем выражать свои сомнения – хорошим ли он будет епископом или священником, сможет ли он исполнять свое служение. Но если он рукоположен, то мы должны подойти под благословение, потому что Церковь его рукоположила. Канонизация святого – это деяние церковного соборного разума, и мы не можем ставить под сомнение благодатную силу этого деяния. Это принцип нашего церковного единства. Так что не следует говорить: мать Мария там канонизирована, а у нас не канонизирована. Если были сомнения, можно сказать по-другому: мы сомневались в возможности канонизации, но теперь мы должны ее признать.
По поводу же сомнений, связанных с публицистическими высказываниями матери Марии, или с ее биографией (участие в партии эсеров, второе замужество), или с образом жизни, не вполне похожим на традициоaнный монашеский, с ее свободой в отношении священноначалия, с тем, что она не очень связывала себя послушанием, то я хочу напомнить, что эти сомнения относятся не к той стороне ее жизни, за которую она канонизирована. Она канонизирована не за эту свою жизнь, а за мученический подвиг. Она отдала свою жизнь за други своя именно как монахиня, как христианка. Она прекрасно понимала, что ее деятельность по спасению ближних в очень страшный момент оккупации смертельно опасна. И она тем не менее на это шла. Ее арестовали как участницу Сопротивления, но она ведь занималась не какой-то партизанской диверсионной деятельностью, а, будучи монахиней, просто всячески помогала людям, спасала людей и этим исполняла свой христианский долг. Именно поэтому ее страдания и ее мученическая смерть стали основанием для канонизации. Точно так же мы канонизируем очень многих новых мучеников и исповедников российских, не вникая особенно в обстоятельства их жизни. Потому что, по древнему учению Церкви, мученическая кровь смывает все грехи, и в истории Церкви известны случаи, когда некрещеные люди, исповедавшие веру во Христа и после этого претерпевшие мучения, почитались в Церкви как святые мученики. Про них говорилось, что они крещены своей кровью. Поэтому мы и сейчас принимаем мученический подвиг независимо от жизни человека как основание для канонизации. А в мученической кончине матери Марии нет никаких сомнений.
Что же касается сомнительных с богословской точки зрения высказываний матери Марии, то в документах нашей Комиссии по канонизации существует текст, который говорит, что причисление к лику новомучеников не означает канонизации литературного, эпистолярного или другого их наследия. Канонизация новомученика не значит, что все, что человек написал в своей жизни, – это творение святого отца. Это канонизация не за жизненный подвиг, а за подвиг в смерти, подвиг, который венчал жизнь человека. Мать Мария исполнила заповедь Христову: «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13). Именно это мы считаем основанием для ее канонизации, а не ее богословие.
Вообще, мне кажется, неправильно воспринимать канонизацию как какой-то окончательный суд о человеке, такой «билет в Царство Небесное». Кто мы такие, чтобы судить? Наша задача значительно проще. Мы хотим послужить Церкви, прославляя новых святых. Есть огромное множество людей, которые совершили подвиги исповедания веры, подвиги любви к Богу и ближним. Из них мы выбираем наиболее яркие примеры, чтобы Церковь смотрела на них и видела в них некий образ подвига и веры. Вот что такое канонизация. Это свидетельство наше здесь на земле о тех подвигах, которые совершили люди, или о тех чудесах, которыми Господь их прославляет, или о том учении, которое Церковью было принято, которое утвердило веру в народе Божием, и так далее. Именно в этом смысле мы причисляем тех или иных людей к лику святых и именуем их учителями, строителями Церкви, святителями, мучениками, исповедниками, преподобными. При этом, конечно, очень много святых остается не канонизированными, неизвестными миру, но Богу они ведомы и в Царстве Божием они будут там, где Господь им судил быть.
Мы, конечно, как люди грешные, можем ошибаться. Ошибки возможны и в канонизации, и тогда они исправляются временем. Бывает, что какое-то решение принимается, а потом оказывается, что Церковью это решение не воспринято, рецепции церковной не происходит. Например, канонизировали святого, а Церковь не стала его особенно-то почитать. Признали канонизацию важной, занесли имя святого в святцы, составили службу, а никто ее не служит. А бывает наоборот — какого-то святого мимоходом в числе прочих канонизировали, не составили службы и мощи не открыли, а едут толпы народа на его могилку и молятся, и почитание растет, и удивительные чудеса происходят. И тогда Церковь исправляет свои ошибки: оказывается, этого святого из числа местночтимых надо прославить всецерковно. Так что народ участвует в этом процессе. Это происходит не так четко и ясно, как в бухгалтерии и не так юридически оформлено, как у католиков, но в этом-то и сила Православия: мы не убираем из канонизации тайну. Мы делаем по-человечески то, что мы можем, но мы всегда помним, что окончательное решение принадлежит Богу.
Думаю, что со временем встанет вопрос, что подвиг матери Марии начался в ее сострадательном служении нищим и убогим еще до войны. Уже тогда она по существу отказалась от какой-либо «жизни для себя», начала «отвергаться себя» по Евангелию. Отвергнуться себя, взять крест свой и пойти за Христом на страдания и смерть — это ее сознательный выбор, это осуществления заповеди Христовой, веление ее глубоко уверовавшего и полюбившего Христа сердца. Не на словах, не по видимости, а по сердцу своему она стала христианской, и Господь прославил ее мученической кончиной.

Hitta Ortodoxa Kyrkor i Göteborg på länkarna till vänster.